– Десять, – подсчитал я. – Нет, двенадцать. Ярмарка осеннего урожая в Троицкой церкви, благотворительный базар женских курсов под лозунгом «Все для победы!», благотворительное чаепитие со сбором средств на «спитфайеры». А, и еще епископские жены. Тринадцать. Нет, двенадцать. К миссис Биттнер я не переброской добирался.
– Миссис Биттнер? Жена последнего ковентрийского епископа?
Я кивнул:
– Она еще жива. И по-прежнему обитает в Ковентри. Леди Шрапнелл отправила меня с ней побеседовать.
– И что она может знать про старый собор? Ее на момент пожара еще и на свете не было.
– Леди Шрапнелл кажется, что епископский пенек, если он не погиб в огне, могли засунуть куда-нибудь в кладовую в новом соборе. Поэтому она послала меня опрашивать епископских жен. Цитирую: «Мужчины понятия не имеют, где что лежит».
Каррадерс сочувственно покачал головой.
– И как, жены помогли?
– Они о нем даже не слышали, кроме миссис Биттнер. Но та сказала, что среди вещей, которые они паковали перед продажей нового собора, пенька не было.
– Так это же хорошо! – воодушевился Каррадерс. – Если он сейчас не найдется, значит, его просто не было тут во время налета, и можно передать леди Шрапнелл, что делать копию для церемонии освящения собора не нужно.
– Сам и передай, – не удержался я.
– Может, его вынесли заранее, чтобы не разбился? – предположил Каррадерс. – Как восточные окна.
– Это пенек-то? – переспросил я недоверчиво. – Шутишь?
– Да, ты прав. Такую вещь от фугасов спасать не будут. Викторианский шедевр! – Он содрогнулся.
– И потом, в настоятельском доме, куда отвезли восточные витражи, его нет. Специально туда ездил узнать у Люси Хэмптон.
– Хм. А не могли просто переставить где-нибудь здесь, в соборе?
Это мысль. Может, какая-нибудь из алтарниц, не в силах больше на него смотреть, задвинула пенек подальше в угол за колонну.
– Дался леди Шрапнелл этот пенек… Что она за ним гоняется? – поинтересовался Каррадерс.
– А за остальной ерундой она зачем гоняется? До этого она меня замучила надгробиями – нужно было списать все до единой надписи на всех могильных плитах и статуях собора, вплоть до безвозвратно утраченной могилы капитана Джервиса Скроупа.
– Органные трубы, – понимающе кивнул Каррадерс. – По всему Средневековью мотался их замерять.
– Вот. Поэтому на самом деле вопрос надо ставить так: зачем ей приспичило строить заново Ковентрийский собор?
– Ее пра-пра-пра-и-так-далее-бабка побывала в Ковентри и…
– Да-да, поездка изменила всю ее жизнь, а когда леди Шрапнелл наткнулась на дневник своей прародительницы, он изменил уже ее жизнь, и она решила восстановить собор точь-в-точь каким он был перед пожаром в честь своей пра-пра и так далее, и тому подобное. У меня эта история уже в печенках сидит. Как и присказка про то, что Бог…
– …кроется в мелочах, – подхватил Каррадерс. – Слышать больше не могу.
– А у меня самое ненавистное – «заглянуть под каждый камень». Ну-ка, давай вместе. – Я показал на край большого каменного обломка.
Каррадерс, нагнувшись, ухватился за противоположный край.
– Раз, два, взяли!
Мы столкнули каменюку через проход; прокатившись по инерции чуть дальше, она сбила остаток основания колонны.
Епископского пенька под сброшенным камнем не обнаружилось, зато показались кованая подставка и одна из крестовин капелльной ограды, а под комком красного песчаника – обугленный цветочный стебель. От какого именно цветка, неизвестно, потому что листьев не осталось, и вообще его можно было бы принять за палку или металлический прут, если бы не зеленый кончик длиной с полпальца.
– Он стоял перед оградой капеллы? – уточнил Каррадерс, хрустя осколками стекла под ногами.
– Да, где-то здесь. На этой подставке. – Я показал на кованый постамент. – Девятого ноября имел удовольствие убедиться лично. Молебен за ВВС и благотворительная продажа выпечки: две вязанные крючком салфетки, перочистка в виде анютиных глазок и полдюжины каменных печений. Очень меткое название, надо сказать.
Каррадерс окинул взглядом россыпь стекла на полу.
– А не могло его взрывной волной закинуть на другой конец нефа?
– Так в собор зажигалка попала, а не фугас.
– Эх. – Он заметил идущего к нам причетника. – Говоришь, Библия королевы Виктории?
– Именно. Со списком дат рождения, смерти и нервных срывов всяких там Георгов. Выясни у него, куда еще могли убрать ценности на хранение, кроме как к Люси Хэмптон.
Каррадерс, кивнув, двинулся к причетнику, а я остался разглядывать кованую подставку, размышляя, что теперь делать.
В собор действительно падали в основном зажигалки, но резон в словах Каррадерса имелся. Взрывная волна и не на такое способна, а взрывы поблизости были – и фугасы, и газопровод. Пенек могло унести хоть в центральный неф, хоть в хор.
Я разгреб щебень, пытаясь определить, куда вылетели стекла из Капеллы мануфактурщиков. Судя по всему, большей частью веером на юг и запад. Значит, надо искать ближе к дальнему торцу нефа.
Вернувшись к ограде, я принялся копать на юг и запад. Заглядывая под каждый камень.
Тут зазвонили колокола, и мы все, даже Мистер Спивенс, прервавшись, посмотрели на башню. Над клубами дыма и пыли в зияющей вместо крыши дыре возвышалась нетронутая колокольня. Колокола вызванивали чисто и певуче, словно царящий вокруг хаос им был нипочем.
– Смотри, звезда! – воскликнул Каррадерс.
– Где?
– Там!
Я ничего не видел, кроме дыма. О чем и сообщил.
– Вон там. Над шпилем. Над бледной пеленой, над черным пепелищем. Недосягаемая для людской вражды, вестница надежды, мира и светлого будущего. Сияющий символ возрождения, о котором она сама еще не ведает.